Неточные совпадения
До
первых чисел июля все шло самым лучшим образом. Перепадали дожди, и притом такие тихие, теплые и благовременные, что все растущее с неимоверною быстротой поднималось в росте, наливалось и зрело, словно волшебством двинутое из недр земли. Но потом началась жара и сухмень, что также было весьма благоприятно, потому что наступала рабочая
пора. Граждане радовались, надеялись
на обильный урожай и спешили с работами.
— В
первый раз, как я увидел твоего коня, — продолжал Азамат, — когда он под тобой крутился и прыгал, раздувая ноздри, и кремни брызгами летели из-под копыт его, в моей душе сделалось что-то непонятное, и с тех
пор все мне опостылело:
на лучших скакунов моего отца смотрел я с презрением, стыдно было мне
на них показаться, и тоска овладела мной; и, тоскуя, просиживал я
на утесе целые дни, и ежеминутно мыслям моим являлся вороной скакун твой с своей стройной поступью, с своим гладким, прямым, как стрела, хребтом; он смотрел мне в глаза своими бойкими глазами, как будто хотел слово вымолвить.
Капитан мигнул Грушницкому, и этот, думая, что я трушу, принял гордый вид, хотя до сей минуты тусклая бледность покрывала его щеки. С тех
пор как мы приехали, он в
первый раз поднял
на меня глаза; но во взгляде его было какое-то беспокойство, изобличавшее внутреннюю борьбу.
— Право, я боюсь
на первых-то
порах, чтобы как-нибудь не понести убытку. Может быть, ты, отец мой, меня обманываешь, а они того… они больше как-нибудь стоят.
Со смертью матери окончилась для меня счастливая
пора детства и началась новая эпоха — эпоха отрочества; но так как воспоминания о Наталье Савишне, которую я больше не видал и которая имела такое сильное и благое влияние
на мое направление и развитие чувствительности, принадлежат к
первой эпохе, скажу еще несколько слов о ней и ее смерти.
Да и что такое эти все, все муки прошлого! Всё, даже преступление его, даже приговор и ссылка казались ему теперь, в
первом порыве, каким-то внешним, странным, как бы даже и не с ним случившимся фактом. Он, впрочем, не мог в этот вечер долго и постоянно о чем-нибудь думать, сосредоточиться
на чем-нибудь мыслью; да он ничего бы и не разрешил теперь сознательно; он только чувствовал. Вместо диалектики наступила жизнь, и в сознании должно было выработаться что-то совершенно другое.
Слушай внимательно: и дворник, и Кох, и Пестряков, и другой дворник, и жена
первого дворника, и мещанка, что о ту
пору у ней в дворницкой сидела, и надворный советник Крюков, который в эту самую минуту с извозчика встал и в подворотню входил об руку с дамою, — все, то есть восемь или десять свидетелей, единогласно показывают, что Николай придавил Дмитрия к земле, лежал
на нем и его тузил, а тот ему в волосы вцепился и тоже тузил.
Обломову, среди ленивого лежанья в ленивых позах, среди тупой дремоты и среди вдохновенных
порывов,
на первом плане всегда грезилась женщина как жена и иногда — как любовница.
Мы с нею с
первого слова поссорились, потому что она тотчас же вздумала, как прежде, шесть лет тому, шипеть
на меня; с тех
пор продолжали ссориться каждый день; но это не мешало нам иногда разговаривать, и, признаюсь, к концу месяца она мне начала нравиться; я думаю, за независимость характера.
Когда же приспело время ее, внял наконец Господь их молитвам и послал им сына, и стал Максим Иванович, еще в
первый раз с тех
пор, светел; много милостыни роздал, много долгов простил,
на крестины созвал весь город.
— Кушать давно готово, — прибавила она, почти сконфузившись, — суп только бы не простыл, а котлетки я сейчас велю… — Она было стала поспешно вставать, чтоб идти
на кухню, и в
первый раз, может быть, в целый месяц мне вдруг стало стыдно, что она слишком уж проворно вскакивает для моих услуг, тогда как до сих
пор сам же я того требовал.
Могущество! Я убежден, что очень многим стало бы очень смешно, если б узнали, что такая «дрянь» бьет
на могущество. Но я еще более изумлю: может быть, с самых
первых мечтаний моих, то есть чуть ли не с самого детства, я иначе не мог вообразить себя как
на первом месте, всегда и во всех оборотах жизни. Прибавлю странное признание: может быть, это продолжается еще до сих
пор. При этом замечу, что я прощения не прошу.
Я хотел было напомнить детскую басню о лгуне; но как я солгал
первый, то мораль была мне не к лицу. Однако ж
пора было вернуться к деревне. Мы шли с час все прямо, и хотя шли в тени леса, все в белом с ног до головы и легком платье, но было жарко.
На обратном пути встретили несколько малайцев, мужчин и женщин. Вдруг до нас донеслись знакомые голоса. Мы взяли направо в лес, прямо
на голоса, и вышли
на широкую поляну.
«Однако ж час, — сказал барон, —
пора домой; мне завтракать (он жил в отели), вам обедать». Мы пошли не прежней дорогой, а по каналу и повернули в
первую длинную и довольно узкую улицу, которая вела прямо к трактиру.
На ней тоже купеческие домы, с высокими заборами и садиками, тоже бежали вприпрыжку носильщики с ношами. Мы пришли еще рано; наши не все собрались: кто пошел по делам службы, кто фланировать, другие хотели пробраться в китайский лагерь.
Море… Здесь я в
первый раз понял, что значит «синее» море, а до сих
пор я знал об этом только от поэтов, в том числе и от вас. Синий цвет там, у нас,
на севере, — праздничный наряд моря. Там есть у него другие цвета, в Балтийском, например, желтый, в других морях зеленый, так называемый аквамаринный. Вот наконец я вижу и синее море, какого вы не видали никогда.
Но Катерина Ивановна сама, с самых
первых слов, твердо объявила
на один из предложенных вопросов, что она была помолвленною невестой подсудимого «до тех
пор, пока он сам меня не оставил…» — тихо прибавила она.
Если это не удастся, она берет кабаргу измором, для чего преследует ее до тех
пор, пока та от усталости не упадет; при этом, если
на пути она увидит другую кабаргу, то не бросается за нею, а будет продолжать преследование
первой, хотя бы эта последняя и не находилась у нее в поле зрения.
И точно в ответ
на его слова в горах послышался шум, потом налетел сильный
порыв ветра с той стороны, откуда мы его не ожидали. Дрова разгорелись ярким пламенем. Вслед за
первым порывом налетел второй, потом третий, пятый, десятый, и каждый
порыв был продолжительнее предыдущего. Хорошо, что палатки наши были крепко привязаны, иначе их сорвало бы ветром.
Фомушка упал словно снег
на голову. Это была вполне таинственная личность, об которой никто до тех
пор не слыхал. Говорили шепотом, что он тот самый сын, которого барыня прижила еще в девушках, но другие утверждали, что это барынин любовник. Однако ж, судя по тому, что она не выказывала ни малейшей ревности ввиду его подвигов в девичьей, скорее можно было назвать справедливым
первое предположение.
Конечно, она не «влюбилась» в Стриженого… Фи! одна накладка
на голове чего стоит!.. но есть что-то в этом
первом неудачном сватовстве, отчего у нее невольно щемит сердце и волнуется кровь. Не в Стриженом дело, а в том, что настала ее
пора…
На красную горку Пустотеловы справляют разом обе свадьбы. Но ни приемов, ни выездов по этому случаю не делается, во-первых, потому, что рабочая
пора недалеко, а во-вторых, и главным образом, потому, что денег мало.
Я не знаю, как это случилось, но только с
первых строк этой картины — вся она встала передо мной, как живая, бросая яркий свет
на все прочитанное урывками до тех
пор.
С этих
пор патриотическое возбуждение и демонстрации разлились широким потоком. В городе с барабанным боем было объявлено военное положение. В один день наш переулок был занят отрядом солдат. Ходили из дома в дом и отбирали оружие. Не обошли и нашу квартиру: у отца над кроватью,
на ковре, висел старый турецкий пистолет и кривая сабля. Их тоже отобрали… Это был
первый обыск, при котором я присутствовал. Процедура показалась мне тяжелой и страшной.
В жизни нового банка
на первых же
порах возникало крупное недоразумение с Ечкиным, который остался в Петербурге, устраивая акции нового банка
на бирже.
Он рассказывал мне потом, что в ту
пору ему пришлось пережить нравственно три долгих фазиса:
первый, самый долгий и мучительный, — уверенность в неминуемой гибели; каторжниками овладела паника, и они выли; детей и женщин пришлось отправить в шлюпке под командой офицера по тому направлению, где предполагался берег, и шлюпка скоро исчезла в тумане; второй фазис — некоторая надежда
на спасение: с Крильонского маяка донесся пушечный выстрел, извещавший, что женщины и дети достигли берега благополучно; третий — полная уверенность в спасении, когда в туманном воздухе вдруг раздались звуки корнет-а-пистона,
на котором играл возвращавшийся офицер.
На другой день она опять вылетает
на токовище, тщательно прикрыв гнездо травой и перьями, опять оплодотворяется от
первого ловкого косача, кладет второе яйцо и продолжает ту же историю до тех
пор, пока гнездо будет полно или временное чувство сладострастия вполне удовлетворено, Несколько времени косачи продолжают слетаться
на токовища, постепенно оставляемые курочками, и тока, слабея день от дня, наконец прекращаются.
В
первых кочевьях башкирцы живут до тех
пор, пока не потравят кругом кормов своими стадами; тогда переселяются они
на другое место, а потом даже
на третье.
— Пойдем, —
первая поднялась Эвелина, до тех
пор неподвижно глядевшая
на звонаря, точно завороженная. Молодые люди двинулись к выходу, звонарь остался наверху. Петр, шагнувший было вслед за матерью, круто остановился.
Во-первых, о ней до сих
пор не было говорено ничего серьезного; во-вторых, краткие заметки, какие делались о ней мимоходом, постоянно обнаруживали какое-то странное понимание смысла пьесы; в-третьих, сама по себе комедия эта принадлежит к наиболее ярким и выдержанным произведениям Островского; в-четвертых, не будучи играна
на сцене, она менее популярна в публике, нежели другие его пьесы…
Все предыдущее изложение привело нас до сих
пор к признанию того, что верность действительности, жизненная правда — постоянно соблюдаются в произведениях Островского и стоят
на первом плане, впереди всяких задач и задних мыслей.
Уж одно то, что Настасья Филипповна жаловала в
первый раз; до сих
пор она держала себя до того надменно, что в разговорах с Ганей даже и желания не выражала познакомиться с его родными, а в самое последнее время даже и не упоминала о них совсем, точно их и не было
на свете.
Говоря это, он чуть не задыхался, и даже холодный пот выступил у него
на лбу. Это были
первые слова, произнесенные им с тех
пор, как он тут сидел. Он попробовал было оглянуться кругом, но не посмел; Евгений Павлович поймал его жест и улыбнулся.
Дошли слухи о зверстве Кожина до Фени и ужасно ее огорчали. В
первую минуту она сама хотела к нему ехать и усовестить, но сама была «
на тех
порах» и стыдилась показаться
на улицу. Ее вывел из затруднения Мыльников, который теперь завертывал пожаловаться
на свою судьбу.
Пожалуйста, почтенный Иван Дмитриевич, будьте довольны неудовлетворительным моим листком —
на первый раз. Делайте мне вопросы, и я разговорюсь, как бывало прежде, повеселее. С востока нашего ничего не знаю с тех
пор, как уехал, — это тяжело: они ждут моих писем. Один Оболенский из уединенной Етанцы писал мне от сентября. В Верхнеудинске я в последний раз пожал ему руку; горькая слеза навернулась, хотелось бы как-нибудь с ним быть вместе.
Пора сказать тебе несколько слов и поблагодарить Таню за записочку с
первой станции. Именно будем надеяться
на бога любви — он устроит один то, что настоящим образом не укладывается в голове. В одном уверен, что мы должны увидеться.
Все это вместе было причиной, что вообще не вдруг отозвались ему
на егопривязанность к лицейскому кружку, которая с
первой поры зародилась в нем, не проявляясь, впрочем, свойственною ей иногда пошлостью.
Пора обнять вас, почтенный Гаврило Степанович, в
первый раз в нынешнем году и пожелать вместо всех обыкновенных при этом случае желаний продолжения старого терпения и бодрости: этот запас не лишний для нас, зауральских обитателей без права гражданства в Сибири. Пишу к вам с малолетним Колошиным, сыном моего доброго товарища в Москве. Сережа, который теперь полный Сергей Павлович, как вы видите, при мне был
на руках у кормилицы.
Поджидал все почту, но нет возможности с хозяином-хлопотуном — он говорит,
пора отправлять письмо. Да будет так! Salut! Еще из Тобольска поболтаю, хоть надеюсь до почты выехать. Долго зажился
на первом привале, лишь бы вперед все пошло по маслу. [В Тобольске Пущин жил у Фонвизиных.]
Manu intrepida [бесстрашной рукой (лат.).] поворачивал он ключ в дверном замке и, усевшись
на первое ближайшее кресло, дымил, как паровоз, выкуривая трубку за трубкой до тех
пор, пока за дверью не начинали стихать истерические стоны.
Но повесть
на первых же
порах запуталась в массе этого нового чувства — и стала.
«Я, кажется, не забывал молиться утром и вечером, так за что же я страдаю?» Положительно могу сказать, что
первый шаг к религиозным сомнениям, тревожившим меня во время отрочества, был сделан мною теперь, не потому, чтобы несчастие побудило меня к ропоту и неверию, но потому, что мысль о несправедливости провидения, пришедшая мне в голову в эту
пору совершенного душевного расстройства и суточного уединения, как дурное зерно, после дождя упавшее
на рыхлую землю, с быстротой стало разрастаться и пускать корни.
Случалось ли вам, читатель, в известную
пору жизни, вдруг замечать, что ваш взгляд
на вещи совершенно изменяется, как будто все предметы, которые вы видели до тех
пор, вдруг повернулись к вам другой, неизвестной еще стороной? Такого рода моральная перемена произошла во мне в
первый раз во время нашего путешествия, с которого я и считаю начало моего отрочества.
При этой мысли он взглянул и
на себя в зеркало: голова его была седа, лицо испещрено морщинами;
на лбу выступили желчные пятна, точно лет двадцать или тридцать прошло с тех
пор, как он приехал в этот город, в
первый раз еще в жизни столь сильно потрясенный.
«Что ты, — говорит, — жалуешься все, что выпить тебе не
на что; свали мешок в кабак, целовальник сколько за него даст тебе водки!» Я, однако же,
на первых-то
порах только обругал его за это.
— Это я их, должно быть, в те
поры простудил, как в
первый холерный год рекрутов в губернию сдавать ездил, — рассказывал он. — Схватили их тогда наускори, сейчас же в кандалы нарядили — и айда в дорогу! Я было за сапожишками домой побежал, а маменька ваша, царство небесное, увидела в окошко да и поманила: это, мол, что еще за щеголь выискался — и в валенках будешь хорош! Ан тут, как
на грех, оттепель да слякоть пошла — ну, и схватил, должно полагать.
Я молчал.
На лице у меня — что-то постороннее, оно мешало — и я никак не мог от этого освободиться. И вдруг неожиданно, еще синее сияя, она схватила мою руку — и у себя
на руке я почувствовал ее губы… Это —
первый раз в моей жизни. Это была какая-то неведомая мне до сих
пор древняя ласка, и от нее — такой стыд и боль, что я (пожалуй, даже грубо) выдернул руку.
И это, заметьте,
на самых
первых порах, сейчас же после разрешения поединков.
И удивительное дело. Митя Смоковников, живший до тех
пор только питьем, едой, картами, вином, женщинами, задумался в
первый раз над жизнью. И думы эти не оставили его, а разворачивали его душу всё дальше и дальше. Ему предлагали место, где была большая польза. Он отказался и решил
на то, что у него было, купить именье, жениться и, как сумеет, служить народу.
— Здравствуйте, сударыня Мавра Кузьмовна! — отвечал он тихим, но твердым голосом, — много мы, видно, с вами пожили;
пора и
на покой, в лоно предвечного Христа спаса нашего, иже
первый подъял смерть за человеки.
— Верю вам, что без предметов удобнее, да нельзя этого, любезный. Во-первых, как я уже сказал, казне деньги нужны; а во-вторых, наука такая есть, которая только тем и занимается, что предметы отыскивает. Сначала по наружности человека осмотрит — одни предметы отыщет, потом и во внутренности заглянет, а там тоже предметы сидят. Разыщет наука, что следует, а чиновники
на ус между тем мотают, да, как наступит
пора, и начнут по городам разъезжать. И как только заприметят полезный предмет — сейчас протокол!